Неточные совпадения
Религиозным является и
учение о скачке из царства необходимости в царство свободы.
Тем не менее, несмотря на почти совершенное отсутствие
религиозной подготовки, я помню, что когда я в первый раз прочитал Евангелие, то оно произвело на меня потрясающее действие. Но об этом я расскажу впоследствии, когда пойдет речь об
учении.
Тема о власти. Анархизм. Русское отношение к власти. Русская вольница. Раскол. Сектантство. Отношение интеллигенции к власти: у либералов, у славянофилов. Анархизм. Бакунин. Страсть к разрушению есть творческая страсть. Кропоткин.
Религиозный анархизм:
религиозный анархизм Л. Толстого.
Учение о непротивлении. Анархия и анархизм. Анархический элемент у Достоевского. Легенда о Великом Инквизиторе.
Религиозная тема.
Религиозный характер русской философии. Разница между богословием и
религиозной философией. Критика западного рационализма. Философские идеи Киреевского и Хомякова. Идея соборности. Владимир Соловьев. Эротика. Интуиция всеединства. Бытие и сущее. Идея богочеловечества.
Учение о Софии. «Смысл любви».
Религиозная философия Достоевского и Л. Толстого. Русская
религиозная мысль в духовных академиях. Архиепископ Иннокентий. Несмелов. Тареев.
Вот с этим Л. Толстой не мог примириться, и это делает ему великую честь, хотя бы его
религиозная философия была слабой и его
учение практически неосуществимым.
Акт веры,
религиозное восприятие лежит и между
учением о Логосе Гегеля и
учением о Логосе Вл. Соловьева.
Католическое
учение о церковной иерархии с папой во главе было ложной
религиозной антропологией и обнаруживало отсутствие подлинной
религиозной антропологии — откровения богочеловечества, в котором Сам Христос есть Царь и Первосвященник и не имеет заместителей.
— Господствует
учение энциклопедистов… подкопаны все основания общественные, государственные,
религиозные… затем кровь… безурядица. Что можно было из этого предвидеть?.. Одно, что народ дожил до нравственного и материального разложения; значит, баста!.. Делу конец!.. Ничуть не бывало, возрождается, как феникс, и выскакивает в Наполеоне Первом. Это черт знает что такое!
— С великим удовольствием! — произнес, слегка улыбнувшись, Мартын Степаныч. — Мистицизм есть известного рода философско-религиозное
учение, в котором поэтому два элемента: своя философия и свое вероучение.
Вместо угроз наказания за неисполнение правил, которые выставлялись прежними законами, как
религиозными, так и государственными, вместо приманки наград за исполнение их,
учение это призывало к себе только тем, что оно истина.
Лицемерие, имевшее прежде одну
религиозную основу в
учении о падении рода человеческого, об искуплении и о церкви, в этом
учении получило в наше время новую научную основу и вследствие этого захватило в свои сети всех тех людей, которые уже не могут по степени своего развития опираться на лицемерие
религиозное.
Среди разработанности
религиозных правил еврейства, где, по словам Исаии, было правило на правиле, и среди римского, выработанного до великой степени совершенства, законодательства явилось
учение, отрицавшее не только всякие божества, — всякий страх перед ними, всякие гадания и веру в них, — но и всякие человеческие учреждения и всякую необходимость в них.
Одни люди,
религиозные, каких у нас в России миллионы, так называемые сектанты, признают этот порядок ложным и подлежащим уничтожению на основании понятого в настоящем его смысле евангельского
учения; другие считают его ложным на основании социалистических, коммунистических, анархических теорий, проникших теперь уже в низшие слои рабочего народа.
Несмотря на требования изменения жизни, сознанные, высказанные
религиозными руководителями и принятые разумнейшими людьми, большинство людей, несмотря на
религиозное отношение к этим руководителям, т. е. веру в их
учение, продолжает в усложнившейся жизни руководствоваться прежним
учением, подобно тому как поступал бы семейный человек, если бы, зная о том, как следует жить в его возрасте, по привычке и по легкомыслию продолжал бы жить ребяческою жизнью.
Я проникся этим
учением и, усвоив его, могу оставаться членом какой угодно церкви; перед судом спиритизма
религиозные различия — это не более как «обычаи известной гостиной», не более.
Разбойники не развращают умышленно людей, — правительства же для достижения своих целей развращают целые поколения детей и взрослых ложными
религиозными и патриотическими
учениями.
В объявлении, опубликованном по этому поводу «Северной Почтой», сказано: «Показаниями фабричных работников обнаружено, что в этих воскресных школах преподается
учение, направленное к потрясению
религиозных верований, к распространению социалистических понятий о праве собственности и к возмущению против правительства.
Но такое
учение есть пантеистический имманентизм и
религиозный эволюционизм, который составляет первородный грех оккультизма.
Теория Шлейермахера, выражаясь современным философским языком, есть воинствующий психологизм, ибо «чувство» утверждается здесь в его субъективно-психологическом значении, как сторона духа, по настойчиво повторяемому определению Шлейермахера (см. ниже), а вместе с тем здесь все время говорится о постижении Бога чувством, другими словами, ему приписывается значение гносеологическое, т. е.
религиозной интуиции [Только эта двойственность и неясность
учения Шлейермахера могла подать повод Франку истолковать «чувство» как
религиозную интуицию, а не «сторону» психики (предисл. XXIX–XXX) и тем онтологизировать психологизмы Шлейермахера, а представителя субъективизма и имманентизма изобразить пик глашатая «
религиозного реализма» (V).], а именно это-то смещение гносеологического и психологического и определяется теперь как психологизм.
Это маскируется благодаря бесспорной личной религиозности и
религиозному темпераменту Шлейермахера, который сам, несомненно,
религиознее своей философии, представляющей собой (подобно якобиевскому
учению о вере) просто pis aller [Вынужденная замена того, что является недоступным; неизбежное зло (фр.).], попытку спасти древнее благочестие от натиска рационализма и критицизма.
1:23.], как главная тема христианской проповеди, могла явиться только из полноты
религиозного откровения, как «миф» в положительном значении этого слова, и лишь в дальнейшем из этого зерна выросла система догматов
учения церкви.
Она есть горний мир умопостигаемых, вечных идей, который открылся философскому и
религиозному созерцанию Платона, исповедавшего его в своем
учении, этом воистину софиесловии.
И логическое место Божества в системе определяется общим характером данного философского
учения: сравните с этой точки зрения хотя бы систему Аристотеля с его
учением о божественной первопричине — перводвигателе, с не менее
религиозной по общему своему устремлению системой Спинозы, или сравните Канта, Шеллинга, Фихте, Гегеля в их
учениях о Боге.
В замкнутом субъективизме, имманентизме и психологизме неповинна поэтому даже и эта религия, как бы ни было скудно ее положительное
учение о Боге [На это справедливо указывает Гартман, у которого вообще мы находим чрезвычайно отчетливую постановку проблемы религии в ее общей форме: он устанавливает, что «всякий объект
религиозной функции есть бог; бог есть не научное, но
религиозное понятие; наука может заниматься им, лишь поскольку она есть наука о религии.
Здесь мы имели в виду лишь отличить и противопоставить
учение о чувстве как основе религии
учению о вере, причем главное отличие первого мы видим в субъективности, бесформенности, аморфности
религиозного чувства, его алогичности, переходящей в антилогичность, в его адогматизме и
религиозной слепоте.
Эту черту, до известной степени, разделяет и языческий природный политеизм, представляющий собою, так сказать,
религиозную перифразу
учения о софийности мира и одушевленности всей твари.
Переведенное на
религиозный язык, т. е. на язык отрицательного богословия, кантовское
учение о вещи в себе, установляющее права веры («практического разума») и открывающее двери мистике, получает совершенно особенное значение.
Плотин пытался ответить на этот же вопрос тоже не спекулятивным, но религиозно-мистическим
учением о εν и эманации его лучей в материю: как бы ни относиться к
религиозной ценности такого построения, но философской убедительности и оно не имеет (хотя оно нередко и принималось за философское).
При свете христианской веры могут получать справедливую оценку те истины, которые наличествуют в догматических
учениях нехристианских религий, и те черты подлинного благочестия, которые присущи их культу. Но и для такого признания совсем не нужно стремиться во что бы то ни стало устроить какой-то
религиозный волапюк или установить междурелигиозное эсперанто.
Адогматическая мистика, по
учению св. Максима, однако, никоим образом не исчерпывает
религиозного опыта.
Но эта безусловность пророчеств ошибочно понимается иногда как некоторый фатум, обреченность (что и сказалось в
религиозном фатализме
учения о предопределении).
Поэтому нужна величайшая сосредоточенность внимания именно при анализе
учения о божественном Ничто, ибо в этой изначальной интуиции предопределяется уже основной строй
религиозного мировоззрения.
Религиозный гений необходимо есть и великий молитвенник, и, в сущности, искусству молитвы только и учит вся христианская аскетика, имеющая высшей целью непрестанную («самодвижную») молитву, «молитву Иисусову» или «умное делание» [
Учением о молитве полны произведения церковной аскетики, в частности творения св. Макария Великого, Симеона Нового Богослова, Иоанна Лествичника, Исаака Сирина, Тихона Задонского, церковных писателей: еп.
Если эти идеи в марксизме приняли идейно убогий и отталкивающе вульгарный характер, то у Федорова они получили благородство и красоту благодаря высркому
религиозному пафосу его
учения.
Настоящий исторический очерк не притязает на полноту, но ограничивается европейской
религиозной философией: в нем отсутствуют
учения буддийского Востока, столь богатые мотивами отрицательного богословия.
Учение о происхождении мира вследствие эманации Абсолютного,
религиозный монизм, жертвует множественным или относительным в пользу Абсолютного, требует самоубийства относительного.
Однако эта противоречивость становится совершенно естественной, если понять кантовское
учение в его надлежащем смысле — не как философему, но как миф или
религиозное постижение, ибо в противоречивом с точки зрения спекулятивной философии определении трансцендентно-имманентного, Ding an sich, именно и выражается самое существо
религиозного переживания.
В
религиозной философии
учение о Божестве как Трансцендентном получило выражение в так называемом «отрицательном богословии» (θεολογία. άποφατική, theologia negativa [Апофатическая (отрицательная) теология трактует Бога путем отрицания всех атрибутов; катафатическая (положительная) теология, Hanротивt приписывает Богу все положительные качества в абсолютной степени.]).
Для нас интересна здесь та сторона
учения Шлейермахера, в которой он наиболее оригинален, а таковой является его
религиозная гносеология чувства И над всеми его «Речами о религии» веет скептически-пантеистическим исповеданием Фауста: полуверой, полуневерием — под предлогом непознаваемости.
Это
религиозная основа
учения о личности, не теологическая, а
религиозная основа, т. е. духовно-опытная, экзистенциальная.
Лютер прав также, что
учение о спасении и оправдании верой хочет преодолеть
религиозный утилитаризм.
Но вопрос о
религиозном и нравственном значении и смысле труда совсем не ставится большею частью экономических и социальных
учений.
Учение Л. Толстого есть
учение о непротивлении насилием, анархическое отрицание государства, технической цивилизации и индустрии, признание естественного братства людей, связь с землей, утверждение
религиозного начала жизни.
Учение Маркса об иллюзиях сознании, иллюзиях
религиозных и идеологических, отражающих рабство и зависимость человека, его слабость и униженность, взято у Фейербаха.
А поняв это, должны будут искать и вырабатывать ту новую форму современной драмы, той драмы, которая будет служить уяснением и утверждением в людях высшей ступени
религиозного сознания; а во-вторых, потому, что люди, освободившись от этого гипноза, поймут, что ничтожные и безнравственные произведения Шекспира и его подражателей, имеющие целью только развлечение и забаву зрителей, никак не могут быть учителями жизни и что
учение о жизни, покуда нет настоящей
религиозной драмы, надо искать в других источниках.
Фурье, с своими фаланстерами, совсем забыт и заменен Марксом: Гегель, оправдывающий существующий порядок, и Конт, отрицающий необходимость
религиозной деятельности в человечестве, и Дарвин, с своим законом борьбы, еще держатся, но начинают забываться, заменяясь
учением Ничше, хотя и совершенно нелепым, необдуманным, неясным и дурным по содержанию, но более отвечающим существующему мировоззрению.
Но аллегория по самому роду своему, как искусство низшего рода, не могла заменить прежних
религиозных драм; новая же форма драматического искусства, соответствующая пониманию христианства как
учения о жизни, еще не была найдена.
Для того же, чтобы взять все, надо понимать, что, по его
учению, безумно и вредно индивидууму восставать или стараться разрушать пределы раз установленных
религиозных и государственных форм.
Все
учения религиозные суть не что иное, как определения жизни, как стремления к действительному, необманному благу, доступному человеку.
Когда сотни за сотнями перелистываешь страницы
религиозных писаний Толстого, думаешь: все
учение Христа полно изложено в одной маленькой книжечке, да и то наполовину заполненной повторениями и рассказами о всяких чудесах.